Вход
Регистрация
из литературы про афганскую войну: «- Говорят, вертолеты – это души сгоревших танков!»
Гарь войны.
Пороховые газы должны выводиться из танка после каждого выстрела, но гарь от выстрелов остается в танке и, накапливаясь плотной массой, словно висит в воздухе. Ну, стрельнул снаряд в цель, а экипаж уже дышит этой гарью. И никуда она не девается. Не было тогда эффективной системы вывода отработанных газов. Не до неё было на той войне.
Говорят, что после 30 выстрелов экипаж Т-34 мог задохнуться насмерть. Но сделать 30 выстрелов в реальном бою – это редко кому удавалось.
А гарь уже под шлем проникает, на коже лица оседает, нос забит, глаза красные. Чем дышать? Всматриваешься вглубь танка – а там гарь, не видно почти ничего, только черный иней в просветах кружит и оседает везде, и после каждого выстрела гарь уплотняется. Где-то там, в башне наводчик и командир.
А вот попадание в твой танк – это…, это и не передать. Как бы, до этого, ты был нормальный человек, с мыслями, с чувствами, а после этого ты и оглох, и онемел, и оКуел! Так вдруг стало страшно, что двинуться не можешь. И никак не поймешь, с чего тебя трясет?!
… Но теперь понимаешь, что гарь – это ерунда.
Взрыв – это огромная сила, даже звук его реально осязаем, каждой клеточкой, каждой частичкой, тебя всего встряхнуло так, словно воздух это и не воздух совсем … и ты не слышишь ничего. Такая тишина после взрыва. И, кажется, шлемофон вошел в твою башку. Очень тяжелая тишина, и уши уже вдавлены внутрь головы, сплющены, и больно, очень – очень больно. Будто треснула голова как колокол. Наводчика не слышно, командира не слышно, себя не слышишь, но понимаешь, что кто-то из вас уже мертвый! И ты боишься, что вдруг мертвый это ты!
Взвыл во весь голос и орешь: «- А-а-а-а-а!». Орешь, только чтоб услышать самого себя. И ты слышишь! Ты, сука, глухой на оба уха, а слышишь, что в твоем танке Смерть! Это твое сердце так громко стучит, что отчетливо разбираешь все его слова.
Гарь! Сука, какая, эта гарь, особенно после взрыва!
Ты вот «слышишь» эту гарь, жуешь ее на своих зубах, и понимаешь, что экипажа нет, а ты живой!
Ну, бляНть, страшно так, что и не передать!
Люк наверх! Бегом наружу! Кто придумал этот люк для водителя?! Он же, сука, маленький!
Оно, конечно, маленький люк, когда смотришь снаружи внутрь. А когда ты в танке, когда видишь мир не через прорезь триплекса с водительского места, а в открытый люк – это целый мир! И хорошо, что ты не закрыл его как положено по инструкции, а то фиг откроешь потом. И ты бежишь из подбитого танка через этот люк. Туда, наверх, где чистое небо и нет этой липкой жирной гари с запахом кишок и крови!
И ты уже не защищен броней, ты, словно голый! И не понимаешь, где страшнее. Но здесь хотя бы «тихо», и бежишь из «коробочки». Глухой, сука, как старый дед. Орешь, проверяя свой слух снова и снова: «- А-а-а-а! А-а-а-а-а!!!» И хлопаешь себя по ушам. Башка – колокол: «- Бум-бум-бум!»
Уши ничего не слышат, ковыряясь пальцем в ушах, ты ощущаешь только сгустки крови и … гарь на пальцах. Может у тебя такая черная кровь?
А куле, ты ж танкист, ты знал, что такое бывает, но думал, что это тебя не настигнет. А оно вот как вышло. Только пошли в атаку и на тебе!
И ты, шатаясь, бежишь вон к тому дереву, чтобы жить. Вроде береза? Падаешь в обнимку с березой - встаешь. Земля под ногами - то есть, то нету. Бежишь, ползешь, бредешь. Ты попал к своим. Ты выжил!
«- Была атака. Твой танк был подбит самым первым. Почему так?!».
- Что вы говорите?
«- Выжил в подбитом танке? А командир танка? А наводчик – выжили? Ты проверял, что они убиты? А почему не принял попытку спасти их? Почему побежал назад?! Почти весь твой батальон героически погиб! А почему именно тебя подбили первым? Не знаешь?! НаКуй, к стенке!».
- Что вы сказали?!
Тебя быстро допрашивают и привычно приговаривают: «- За измену Родине! Расстрел!». Ты уже стоишь там, у стенки. Не успевая пропустить все мысли, что, как и почему? Застывшие, словно чугунные мозги, звенят от страшных слов и ничего не соображают: «- Бум. Бум. Бум». Может ты чего не так услышал?
- Что сказали-то? - орешь конвойному.
Ждешь, когда это уже закончится. И хочется покурить …
А приговор? Что – приговор?! Его уже отменили. Прям там, отменили приговор, оставив тебя жить. И словно взвалив на тебя смерть командира танка и наводчика.
Танкистов мало, а танки еще есть.
И ты живешь, и так получилось, что твой танк на этой войне, снова будет подбит. Твой танк сгорит, а ты снова останешься жить. Повезло дважды.
Третий экипаж … новые люди, новые жизни. А с тобой еще те ребята, за которых ты еще не отгулял, не прожил жизнь.
Это всё будет потом. Ты еще накуролесишь! За себя и за них.
Два ордена Великой Отечественной, два ордена Красной звезды, две медали ЗБЗ, куча юбилейных наград, и даже награды других стран.
И каждый год, на великий праздник День Победы, да и на 22 июня, на третий тост, в стакане, где должна быть водка, ты явно чувствуешь гарь. Горькая, привычная гарь на губах и в горле танкиста. Третий тост – молча и стоя!
… и снова ты в танке, руки хватаются за рычаги. Лязгая гусеницами, раскачиваясь на ухабах, располосовывая землю-матушку на поворотах, отбрасывая в стороны комья грязи, ревёт твой танк. Снова не закрыл люк, только прикрыл, так обзор лучше, да и проветривание, еще какое!
А рядом несколько экипажей! Как уместились? Чумазые, веселые, гогочут в полный голос: «- А помнишь как тогда, еще до подрыва? - Помню!!! – А анекдот про радистку из штаба? - Помню!»
Все в одном танке. И не смущаясь никого, рассказывают какие-то похабные и не очень, шутки, хохочут, а когда замолкают, то спрашивают: «- Расскажи, Петя, как ты живешь?»
А что им ответить? Они вечно молодые, а ты?
Ты старик, ветеран!
Сказать им, что ты уже не всегда можешь дойти до туалета сам? Про кресло, про теплый плед? Да ну, к черту!
Для них, погибших на той войне, ты должен жить! Ты счастливчик и никак иначе!
И твои внуки (твоё, уже второе продолжение) приходят к тебе, и ты живешь еще и для них! Твои внуки – твои друзья!
… Зазвонил телефон у старшей внучки:
«- Наташа, если Ваня за мной не приедет, то, как я попаду домой?!»
«- Дедушка, а ты где?»
«- Я сейчас на мотоцикле еду. Где-то в лесу под Брянском!»
«- Под каким Брянском! Ты же дома! Где сиделка Ирина?»
«- Ирина? Ах, да, Ирина. Да вот она. Ходит тут, по квартире» - снова квартира в Москве, кресло, плед. Танк, как и мотоцикл, остались только в воображении …
И потерпеть, снова потерпеть эту реальность. Ты давно уже не куришь сигареты, но, когда тебе тяжело, ты затягиваешь одну, и она лежит в фарфоровом блюдце, отдавая тебе запах гари.
Пусть запах гари такой горький, пусть. Но он возвращает к жизни. Потому, что тогда так близко была смерть. И сейчас близко. И на острой границе, между жизнью и смертью всегда самая дорогая цена жизни.
Ты солдат той войны, той страны, которой нет.
И три-четыре сигаретки в неделю, сгоревших в блюдце, это немного.
И сегодня у второй внучки свадьба!
И ты, в звании полковника танковых войск, с утра уже ждал в кресле, в наброшенном на плечи военном кителе со всеми наградами. Обнимая приехавшую навестить тебя внучку с гостями, почему-то загадываешь, кто из твоих парней, на этот раз будет встречен в новой жизни?
… и не обращаясь ни к кому конкретно, тихо говоришь вслух: «- Я вот в который раз ощущаю себя у стенки! Ну, как бы понимаю, что в этот раз всё! Больше ничего не будет! От «стенки» не уйти! Мне всё хуже и хуже. Но, вот внучка вышла замуж, и я от «стенки» отступил! А мне ведь уже девяносто два года, сколько еще мне намерено? К ребятам уже хочу…»
Голос предательски дрожит, рука ищет блюдце с зажженной сигареткой. Запрещает сиделке Ирине выбрасывать недогоревшие окурки-«бычки»! Как тогда, на войне.
… Наклонился над блюдцем. Носом втянул гарь. Замер, задумался вспоминая…
От каждого движения звонко позвякивают на кителе многочисленные медали и ордена … Подполковник, танкист Великой Отечественной, Катков Пётр Фёдорович.
Приписка: «- Если бы хоть раз в году, на 9 мая, танки с постаментов могли сами заводиться и выезжать в города, урча моторами и выпуская клубы сожженной солярки, прошли бы маршем по улицам городов, вот тогда бы и смогли люди понять выражение «ожившая история». Разве это можно забыть?!»
Наверх
