349875 ответов в этой теме

[Олег К]

Не могу начать у них конфетки тырить

Тырить не надо, ты скажи что из великой Руссии, а там студенты не только конфеты преподам носят )))

Помню, мы сдавали зачёт то ли на втором, то ли на третьем курсе... Препод решил пошутить- Давайте, говорит, кто эту табуретку подымет рукой за одну ножку, поставлю зачёт! )))

Там некоторые подняли табуретку и получили зачёт. Я поднял табуретку и поднял за одну ножку стол, единственный из группы ))) Но зачёт мне этот гадёныш не поставил, не все лабы были сданы ((( Мордор!!!!11111))))

[Dimik]

http://forum.steelfa...entry1057864933

[Татар]

Тырить не надо, ты скажи что из великой Руссии, а там студенты не только конфеты преподам носят )))
Помню, мы сдавали зачёт то ли на втором, то ли на третьем курсе... Препод решил пошутить- Давайте, говорит, кто эту табуретку подымет рукой за одну ножку, поставлю зачёт! )))
Там некоторые подняли табуретку и получили зачёт. Я поднял табуретку и поднял за одну ножку стол, единственный из группы ))) Но зачёт мне этот гадёныш не поставил, не все лабы были сданы ((( Мордор!!!!11111))))

Препод один знакомый по физ-ре в универе в начале симестра студентам новым обычно предлогал: кто пальцами за ребро поднимет блин 50 кг старый ТА-шный, тот может на пары не ходить

[sereje4ka]

Ужас какой колхоз. Чуть не блеванул.

[Олег К]

Препод один знакомый по физ-ре в универе в начале симестра студентам новым обычно предлогал: кто пальцами за ребро поднимет блин 50 кг старый ТА-шный, тот может на пары не ходить

Да никто не подымет из дрищей ))) Я люблю по залу таскать вот так блины на перебивку снарядов, как завещал развивать щипковый хват маэстро хардгейнеров Стюарт МакРоберт, то полтос даже сейчас с пола не оторву.(или не особо старался)))

[Татар]

Да никто не подымет из дрищей ))) Я люблю по залу таскать вот так блины на перебивку снарядов, как завещал развивать щипковый хват маэстро хардгейнеров Стюарт МакРоберт, то полтос даже сейчас с пола не оторву.(или не особо старался)))

Так никто из простых смертных студентов и не отрывал)))
А сам он гулял по залу с этим блином

[terminalX]

Помню, как в моей первой подвальной качалке приходилось его каждый раз на тренажёр взваливать в день ног. А вот снять в одиночку не мог, приходилось звать кого-то.

[sereje4ka]

Препод один знакомый по физ-ре в универе в начале симестра студентам новым обычно предлогал: кто пальцами за ребро поднимет блин 50 кг старый ТА-шный, тот может на пары не ходить

Потом давал тем кто смог прогу рябухина и к концу семестра они становились слабыми ленивыми жирными пидорами?

[Олег К]

Так никто из простых смертных студентов и не отрывал))) А сам он гулял по залу с этим блином

Наш институтский тренер был с одной команды с дядей Васей Алексеевым, даже побухивали вместе с в ресторане "Север" ))))

Чё он там подымал, не знаю, но мастеров в ТА, гирях и Пл, говорят, воспитал немало.

[sereje4ka]

Посвящается другу!



О мирису

Памтиш море после кише
кад лаванда замирише,

памтиш поље кад су косе
свиле траве у откосе,

Па таj мирис скорог сена
Пратиће те одмалена,

Ко божићних давних дана
Од чеснице, од тамjана,

Мирис млека коjе кипи,
Мирис кише коjа сипи,

И мирис коjи чува децу –
Зрелих дуња на креденцу.

Поэтический перевод :

О запахе

Помнишь море после ливня,
Как лаванда пахнет дивно,

Помнишь поле, сенокосы -
Травы падают под косы,

И тот запах сжатой нивы,
Что нам с детства сердцу милый,

Рождество с дымком ладанным,
С пирогами, с марципаном,

Молоко, когда вскипает,
Дождик землю осыпает,

И запах тот, что любят дети –
Айвы зрелой на буфете.

[Татар]

Потом давал тем кто смог прогу рябухина и к концу семестра они становились слабыми ленивыми жирными пидорами?

Та вроде бы нет)) становились мощнявыми и сечными)) он заслуженный тренер России по армспорту))

[Znatok Ne]

Посоветуйте прогу, чтоб не накачаться, не больше пол часа 3 раза в неделю и не преднакоп

НСК?

[sereje4ka]

Нск что за система

[Олег К]

Посвящается другу!



О мирису

Памтиш море после кише
кад лаванда замирише,

памтиш поље кад су косе
свиле траве у откосе,

Па таj мирис скорог сена
Пратиће те одмалена,

Ко божићних давних дана
Од чеснице, од тамjана,

Мирис млека коjе кипи,
Мирис кише коjа сипи,

И мирис коjи чува децу –
Зрелих дуња на креденцу.

Поэтический перевод :

О запахе

Помнишь море после ливня,
Как лаванда пахнет дивно,

Помнишь поле, сенокосы -
Травы падают под косы,

И тот запах сжатой нивы,
Что нам с детства сердцу милый,

Рождество с дымком ладанным,
С пирогами, с марципаном,

Молоко, когда вскипает,
Дождик землю осыпает,

И запах тот, что любят дети –
Айвы зрелой на буфете.

Кто написал?

Напоминает

 

Пахнет сеном над лугами... 
В песне душу веселя, 
Бабы с граблями рядами 
Ходят, сено шевеля.

Там — сухое убирают: 
Мужички его кругом 
На воз вилами кидают... 
Воз растет, растет, как дом.

В ожиданьи конь убогий 
Точно вкопанный стоит... 
Уши врозь, дугою ноги 
И как будто стоя спит...

Только жучка удалая 
В рыхлом сене, как в волнах 
То взлетая, то ныряя, 
Скачет, лая впопыхах.

 

(с)Майков Апполон

[Znatok Ne]

Нск что за система

НатуральныйМатрасныйКульдуризм
Олег, кстати много про нее знает... она основной сейчас на ЖФ конкурент ФСК-2

[sereje4ka]

Я думал жим с матраса это ПСБ

[Олег К]

НатуральныйМатрасныйКульдуризм Олег, кстати много про нее знает... она основной сейчас на ЖФ конкурент ФСК-2

Я уже отошёл от изучения глубин сего разума, там больше в теме Димик и Мерк 

[Znatok Ne]

Я думал жим с матраса это ПСБ

Это видимо какая то пиратская версия, не оригинал

[Игорек!]

НатуральныйМатрасныйКульдуризм
Олег, кстати много про нее знает... она основной сейчас на ЖФ конкурент ФСК-2

А что за фск2?

Это Олег по ней что ли подкачивается?))

[Фельдфебель]

Кто написал?

О поэте:
Перо Зубац – югославский поэт, родился в Боснии и Герцеговине 30 мая 1945 года. Написал множество стихов (в том числе и детских) и издавался (и издаётся) по всей территории бывшей Югославии.

О мирису – это детский стишок о запахах, из сборника Перо Зубаца “Птице у грудима” (“Птицы в груди”).

sereje4ka,

Красиво, я про стих
Лаконичность выражения всегда нравилась)

Сообщение изменено: Фельдфебель (12 января 2017 - 01:07)

[sereje4ka]

Псб простой славянский бб

[Олег К]

О поэте: Перо Зубац – югославский поэт, родился в Боснии и Герцеговине 30 мая 1945 года. Написал множество стихов (в том числе и детских) и издавался (и издаётся) по всей территории бывшей Югославии. О мирису – это детский стишок о запахах, из сборника Перо Зубаца “Птице у грудима” (“Птицы в груди”). sereje4ka, Красиво, я про стих Лаконичность выражения всегда нравилась)

Не люблю стихи вообще, принципиально... Ненависть за детство, когда заставляли учить "Бородино". Вот музыка вне школьной программы,для души, другое дело...

Недавно открыл для себя творчество Наны Мускури. Почему этот божественный голос дивы не ценят на пространстве бывшего СССР? 

[Фельдфебель]

Почитал Рубаца.... Офигительно.
"Мостарские дожди." Насколько объемно умеет передать образцы и чувства..Слов нет.

Поразительные стихи.
Поэтому выложу полностью, мимо такого нельзя проходить мимо, имхо:


---------------------
Перо Зубац

Мостарские дожди

Той осенью в Мостаре я любил Светлану.
Если б мне знать,
кто с ней рядом сегодня,
если бы знать,
кто сегодня ее целует,
если бы знать,
кто сегодня срывает
мои неспелые абрикосы.

Я говорил ей, ты сопливая девчонка,
много всего говорил,
а она плакала в ответ на мои слова, на мои руки,
я говорил ей, ты ангел и чертенок,
ты уже большая, не строй из себя святую,
и всю ночь шли синие дожди
над Мостаром.

Не было ни птиц, ни солнца, ничего,
она спрашивала, есть ли у меня брат, где я учусь,
хорват я или нет, нравится ли мне Рильке,
спрашивала обо всем.
Спрашивала, мог бы я так с другой,
не дай Бог,
люблю ли ее, тихо спрашивала,
и всю ночь над Мостаром шли синие дожди,
в сумраке комнаты она казалась удивительно белой,
но не хотела этого делать,
не хотела или не смела,
черт ее знает.

Осень, та мертвая осень на окнах,
ее глаза птицы, ее бедра серны
и родинка,
не смею сказать,
маленькая лиловая родинка,
или мне так казалось.
Она спрашивала, хорват я или нет, есть ли у меня девушка,
нравится ли мне Рильке - спрашивала обо всем,
а на окнах, как рождественские колокольчики моего детства,
звонили капли,
и по Нижним кварталам тихо струилась ночная песня,
гей, вырастила мать Сулеймана.

Она рассыпала свои годы по паркету,
ее губы были полными, как спелые персики,
а груди теплыми, как маленькие щенята.
Я говорил ей, глупая, ну что ты важничаешь,
Светлана, Светлана, разве не знаешь, что атомный век,
Гагарин, де Голль и все в этом духе,
многое ей говорил,
она только плакала, плакала.

Я водил ее по Куюнджилуку, по харчевням,
водил повсюду,
мы прятались в пещеры и забирались на чердаки,
под мостами играли в жмурки, Неретва, как жеребенок,
под старым мостом я читал ей Црнянского,
как хорошо, шептала она, как хорошо.

Я рисовал ее ноги на влажном песке,
а она смеялась так ясно и так невинно,
как первые лилии,
я водил ее в мечети, под тяжелым надгробьем
давно мертв Караджоз-бег;
на могилу Шантича она положила цветы,
и плакала, как все женщины,
я водил ее повсюду.

Лето, и я совсем другой,
пишу стихи для одной газеты,
полколонки, подпись Перо Зубац,
и ничего больше,
а всю ночь над Мостаром
шли синие дожди,
в сумраке комнаты она казалась удивительно белой,
но не хотела этого делать,
не хотела или не смела,
черт ее знает.

Ни это небо, ни облака, ни эти крыши,
ни выцветшее солнце над Мостаром, солнце истомившегося мальчишки,
я не сумею забыть,
ни ее волосы, ни маленький язык, сладкий, как клубника,
ни ее смех, звучащий обещанием,
ни эту молитву в часовне на Белом холме,
Бог велик, она говорила, переживет нас с тобой,
ни эти тяжелые синие дожди
бесплодной осени, ее осени...

Она говорила о фильмах, о Джеймсе Дине,
говорила обо всем,
немного печально о Карениной,
говорила, что Клайд Гриффитс
и мухи не смог бы обидеть,
я смеялся - глупая, он убийца, ты ребенок;
ни эти улицы, ни этих продавцов свежего номера "Освобождения",
ни этот полувысохший виноград в витринах
не могу забыть,
эту бесплодную, горькую осень над Мостаром,
эти дожди,
она целовала меня всю ночь, ласкала,
и ничего больше,
Боже мой, и ничего больше.

После снова были осени, после снова лили дожди,
и только одно письмо,
кажется, из Любляны,
ни эти листья на тротуарах, ни эти дни
я не смогу, не сумею стереть.

В письме она спрашивала, что я делаю, как живу,
есть ли у меня девушка,
думаю ли хоть иногда о ней, об этой осени,
об этих дождях,
писала, что осталась прежней,
ей-Богу, совсем такой же,
божилась, чтоб я ей поверил, чтоб улыбнулся,
а я давным-давно проклял Бога,
зачем мне клятвы,
клянись, не клянись,
что толку лгать?

Я говорил ей о Лермонтове, о Шагале,
говорил обо всем,
она носила с собой потрепанную книгу Цвейга
и читала ее по вечерам,
в ее волосах запуталось лето,
желтое солнце и море,
в первую ночь ее кожа была чуть-чуть соленой
и в ладонях уснули рыбы;
мы смеялись над мальчишками,
прыгавшими в реку с моста за сигареты,
смеялись, потому что кончилось лето,
а они все прыгают - дети,
она говорила, они же могут разбиться
или схватить воспаление легких...

Потом умолкала и долго-долго молчала,
я свободно мог думать обо всем на свете, превзойдя Спинозу,
часами мог разглядывать других
или бросать гальку вниз на камни,
мог просто уйти куда-нибудь далеко,
мог умереть от одиночества у нее на коленях,
один в целом мире,
мог превратиться в птицу,
в воду, в камень,
мог все, что угодно...

У нее были длинные, хрупкие, нежные, но быстрые пальцы,
Мы ловили божьих коровок и гадали, и играли в прятки,
Светлана, выходи, вон ты за камнем,
я же не слепой и в своем уме,
давай-давай поторапливайся,
не то у меня получишь;
когда она водила, я мог спрятаться хоть в реку,
все равно находила сразу,
говорила, что по запаху,
что слишком хорошо меня знает.
Я никогда не верил,
наверное, просто подглядывала.
Она любила каштаны,
мы приносили их в комнату и развешивали на нитках,
она любила осенние розы,
когда мои розы засыхали, она клала их в коробку.
Я спрашивал ее, что она думает об этом мире,
верит ли в коммунизм,
хотела бы стать Наташей Ростовой,
спрашивал обо всем,
подчас глупо, еще как знаю, что глупо.

Спрашивал, хотела бы она иметь маленького сына,
скажем, белокурого,
она прыгала: хочу, хочу,-
потом вдруг становилась грустной,
как увядший цветок:
нет и нет, ни за что на свете,
посмотри на него, ему бы только это,
словно она свалилась с Юпитера,
да и кто такой Перо Зубац,
и почему именно он, а не другой,
этого еще не хватало.

Я говорил ей, глупая, ты же умница,
ты ангел и чертенок,
многое говорил.
Она ничему не верила.
Все вы мужчины такие,
вруны и обманщики,
и еще много всего говорила.
А над Мостаром шли синие дожди...

Я действительно любил Светлану
той осенью.
Если б мне знать,
кто с ней рядом сегодня,
если бы знать,
кто сегодня ее целует,
если бы знать,
кто сегодня срывает
мои неспелые абрикосы.

1965 г.

КОНЕЦ

________
Перевод:
© Ирина Чивилихина, 1988
Журнал "Работница", Москва, февраль 1988.

[Игорек!]

Сцуко))) Фельд зафлудил ветку непрофильной поэзией((((

Читал только первую и последнюю строчку(с)

Какая то ЧЮШ(С)

Пойду уш спать. Завтра утром эфир Радио Рихад ФМ, посвященный ДР Преднакопа.
Надо быть в форме. Встретить гостей, проследить за тем, что бы накрыли стол с угощениями для маэстро. Что б никто не нажрался раньше времени.
Великий праздник завтра.
Устроим в честь юбилея Преднакопа большое шоу от Рихад ФМ и Димик продакшн)))

[merQ]

Почитал Рубаца.... Офигительно.
"Мостарские дожди." Насколько объемно умеет передать образцы и чувства..Слов нет.

Поразительные стихи.
Поэтому выложу полностью, мимо такого нельзя проходить мимо, имхо:


---------------------
Перо Зубац

Мостарские дожди

Той осенью в Мостаре я любил Светлану.
Если б мне знать,
кто с ней рядом сегодня,
если бы знать,
кто сегодня ее целует,
если бы знать,
кто сегодня срывает
мои неспелые абрикосы.

Я говорил ей, ты сопливая девчонка,
много всего говорил,
а она плакала в ответ на мои слова, на мои руки,
я говорил ей, ты ангел и чертенок,
ты уже большая, не строй из себя святую,
и всю ночь шли синие дожди
над Мостаром.

Не было ни птиц, ни солнца, ничего,
она спрашивала, есть ли у меня брат, где я учусь,
хорват я или нет, нравится ли мне Рильке,
спрашивала обо всем.
Спрашивала, мог бы я так с другой,
не дай Бог,
люблю ли ее, тихо спрашивала,
и всю ночь над Мостаром шли синие дожди,
в сумраке комнаты она казалась удивительно белой,
но не хотела этого делать,
не хотела или не смела,
черт ее знает.

Осень, та мертвая осень на окнах,
ее глаза птицы, ее бедра серны
и родинка,
не смею сказать,
маленькая лиловая родинка,
или мне так казалось.
Она спрашивала, хорват я или нет, есть ли у меня девушка,
нравится ли мне Рильке - спрашивала обо всем,
а на окнах, как рождественские колокольчики моего детства,
звонили капли,
и по Нижним кварталам тихо струилась ночная песня,
гей, вырастила мать Сулеймана.

Она рассыпала свои годы по паркету,
ее губы были полными, как спелые персики,
а груди теплыми, как маленькие щенята.
Я говорил ей, глупая, ну что ты важничаешь,
Светлана, Светлана, разве не знаешь, что атомный век,
Гагарин, де Голль и все в этом духе,
многое ей говорил,
она только плакала, плакала.

Я водил ее по Куюнджилуку, по харчевням,
водил повсюду,
мы прятались в пещеры и забирались на чердаки,
под мостами играли в жмурки, Неретва, как жеребенок,
под старым мостом я читал ей Црнянского,
как хорошо, шептала она, как хорошо.

Я рисовал ее ноги на влажном песке,
а она смеялась так ясно и так невинно,
как первые лилии,
я водил ее в мечети, под тяжелым надгробьем
давно мертв Караджоз-бег;
на могилу Шантича она положила цветы,
и плакала, как все женщины,
я водил ее повсюду.

Лето, и я совсем другой,
пишу стихи для одной газеты,
полколонки, подпись Перо Зубац,
и ничего больше,
а всю ночь над Мостаром
шли синие дожди,
в сумраке комнаты она казалась удивительно белой,
но не хотела этого делать,
не хотела или не смела,
черт ее знает.

Ни это небо, ни облака, ни эти крыши,
ни выцветшее солнце над Мостаром, солнце истомившегося мальчишки,
я не сумею забыть,
ни ее волосы, ни маленький язык, сладкий, как клубника,
ни ее смех, звучащий обещанием,
ни эту молитву в часовне на Белом холме,
Бог велик, она говорила, переживет нас с тобой,
ни эти тяжелые синие дожди
бесплодной осени, ее осени...

Она говорила о фильмах, о Джеймсе Дине,
говорила обо всем,
немного печально о Карениной,
говорила, что Клайд Гриффитс
и мухи не смог бы обидеть,
я смеялся - глупая, он убийца, ты ребенок;
ни эти улицы, ни этих продавцов свежего номера "Освобождения",
ни этот полувысохший виноград в витринах
не могу забыть,
эту бесплодную, горькую осень над Мостаром,
эти дожди,
она целовала меня всю ночь, ласкала,
и ничего больше,
Боже мой, и ничего больше.

После снова были осени, после снова лили дожди,
и только одно письмо,
кажется, из Любляны,
ни эти листья на тротуарах, ни эти дни
я не смогу, не сумею стереть.

В письме она спрашивала, что я делаю, как живу,
есть ли у меня девушка,
думаю ли хоть иногда о ней, об этой осени,
об этих дождях,
писала, что осталась прежней,
ей-Богу, совсем такой же,
божилась, чтоб я ей поверил, чтоб улыбнулся,
а я давным-давно проклял Бога,
зачем мне клятвы,
клянись, не клянись,
что толку лгать?

Я говорил ей о Лермонтове, о Шагале,
говорил обо всем,
она носила с собой потрепанную книгу Цвейга
и читала ее по вечерам,
в ее волосах запуталось лето,
желтое солнце и море,
в первую ночь ее кожа была чуть-чуть соленой
и в ладонях уснули рыбы;
мы смеялись над мальчишками,
прыгавшими в реку с моста за сигареты,
смеялись, потому что кончилось лето,
а они все прыгают - дети,
она говорила, они же могут разбиться
или схватить воспаление легких...

Потом умолкала и долго-долго молчала,
я свободно мог думать обо всем на свете, превзойдя Спинозу,
часами мог разглядывать других
или бросать гальку вниз на камни,
мог просто уйти куда-нибудь далеко,
мог умереть от одиночества у нее на коленях,
один в целом мире,
мог превратиться в птицу,
в воду, в камень,
мог все, что угодно...

У нее были длинные, хрупкие, нежные, но быстрые пальцы,
Мы ловили божьих коровок и гадали, и играли в прятки,
Светлана, выходи, вон ты за камнем,
я же не слепой и в своем уме,
давай-давай поторапливайся,
не то у меня получишь;
когда она водила, я мог спрятаться хоть в реку,
все равно находила сразу,
говорила, что по запаху,
что слишком хорошо меня знает.
Я никогда не верил,
наверное, просто подглядывала.
Она любила каштаны,
мы приносили их в комнату и развешивали на нитках,
она любила осенние розы,
когда мои розы засыхали, она клала их в коробку.
Я спрашивал ее, что она думает об этом мире,
верит ли в коммунизм,
хотела бы стать Наташей Ростовой,
спрашивал обо всем,
подчас глупо, еще как знаю, что глупо.

Спрашивал, хотела бы она иметь маленького сына,
скажем, белокурого,
она прыгала: хочу, хочу,-
потом вдруг становилась грустной,
как увядший цветок:
нет и нет, ни за что на свете,
посмотри на него, ему бы только это,
словно она свалилась с Юпитера,
да и кто такой Перо Зубац,
и почему именно он, а не другой,
этого еще не хватало.

Я говорил ей, глупая, ты же умница,
ты ангел и чертенок,
многое говорил.
Она ничему не верила.
Все вы мужчины такие,
вруны и обманщики,
и еще много всего говорила.
А над Мостаром шли синие дожди...

Я действительно любил Светлану
той осенью.
Если б мне знать,
кто с ней рядом сегодня,
если бы знать,
кто сегодня ее целует,
если бы знать,
кто сегодня срывает
мои неспелые абрикосы.

1965 г.

КОНЕЦ

________
Перевод:
© Ирина Чивилихина, 1988
Журнал "Работница", Москва, февраль 1988.

Словосочетания, написанные в столбик - еще недостаточно для того, чтобы считаться поэзией. 

 

Хотя возможно, дело в переводе.

[merQ]

Поздравляю дорогих преднакопщиков и прочих барчан со второй годовщиной Великого Преднакопа!

[Сол Гудман]

Не люблю стихи вообще, принципиально... Ненависть за детство, когда заставляли учить "Бородино". Вот музыка вне школьной программы,для души, другое дело...
Недавно открыл для себя творчество Наны Мускури. Почему этот божественный голос дивы не ценят на пространстве бывшего СССР? 

попробуй Нино Катамадзе.

[Znatok Ne]

А что за фск2?

Это Олег по ней что ли подкачивается?))

Ага
http://forum.steelfa...showtopic=43023

[esgard]

Словосочетания, написанные в столбик - еще недостаточно для того, чтобы считаться поэзией. 

 

Хотя возможно, дело в переводе.

вот нахуй копировать всю эту портянку, чтобы в конце вставить два слова?!

[merQ]

Если ты про эту портянку:

Почитал Рубаца.... Офигительно.
"Мостарские дожди." Насколько объемно умеет передать образцы и чувства..Слов нет.

Поразительные стихи.
Поэтому выложу полностью, мимо такого нельзя проходить мимо, имхо:


---------------------
Перо Зубац

Мостарские дожди

Той осенью в Мостаре я любил Светлану.
Если б мне знать,
кто с ней рядом сегодня,
если бы знать,
кто сегодня ее целует,
если бы знать,
кто сегодня срывает
мои неспелые абрикосы.

Я говорил ей, ты сопливая девчонка,
много всего говорил,
а она плакала в ответ на мои слова, на мои руки,
я говорил ей, ты ангел и чертенок,
ты уже большая, не строй из себя святую,
и всю ночь шли синие дожди
над Мостаром.

Не было ни птиц, ни солнца, ничего,
она спрашивала, есть ли у меня брат, где я учусь,
хорват я или нет, нравится ли мне Рильке,
спрашивала обо всем.
Спрашивала, мог бы я так с другой,
не дай Бог,
люблю ли ее, тихо спрашивала,
и всю ночь над Мостаром шли синие дожди,
в сумраке комнаты она казалась удивительно белой,
но не хотела этого делать,
не хотела или не смела,
черт ее знает.

Осень, та мертвая осень на окнах,
ее глаза птицы, ее бедра серны
и родинка,
не смею сказать,
маленькая лиловая родинка,
или мне так казалось.
Она спрашивала, хорват я или нет, есть ли у меня девушка,
нравится ли мне Рильке - спрашивала обо всем,
а на окнах, как рождественские колокольчики моего детства,
звонили капли,
и по Нижним кварталам тихо струилась ночная песня,
гей, вырастила мать Сулеймана.

Она рассыпала свои годы по паркету,
ее губы были полными, как спелые персики,
а груди теплыми, как маленькие щенята.
Я говорил ей, глупая, ну что ты важничаешь,
Светлана, Светлана, разве не знаешь, что атомный век,
Гагарин, де Голль и все в этом духе,
многое ей говорил,
она только плакала, плакала.

Я водил ее по Куюнджилуку, по харчевням,
водил повсюду,
мы прятались в пещеры и забирались на чердаки,
под мостами играли в жмурки, Неретва, как жеребенок,
под старым мостом я читал ей Црнянского,
как хорошо, шептала она, как хорошо.

Я рисовал ее ноги на влажном песке,
а она смеялась так ясно и так невинно,
как первые лилии,
я водил ее в мечети, под тяжелым надгробьем
давно мертв Караджоз-бег;
на могилу Шантича она положила цветы,
и плакала, как все женщины,
я водил ее повсюду.

Лето, и я совсем другой,
пишу стихи для одной газеты,
полколонки, подпись Перо Зубац,
и ничего больше,
а всю ночь над Мостаром
шли синие дожди,
в сумраке комнаты она казалась удивительно белой,
но не хотела этого делать,
не хотела или не смела,
черт ее знает.

Ни это небо, ни облака, ни эти крыши,
ни выцветшее солнце над Мостаром, солнце истомившегося мальчишки,
я не сумею забыть,
ни ее волосы, ни маленький язык, сладкий, как клубника,
ни ее смех, звучащий обещанием,
ни эту молитву в часовне на Белом холме,
Бог велик, она говорила, переживет нас с тобой,
ни эти тяжелые синие дожди
бесплодной осени, ее осени...

Она говорила о фильмах, о Джеймсе Дине,
говорила обо всем,
немного печально о Карениной,
говорила, что Клайд Гриффитс
и мухи не смог бы обидеть,
я смеялся - глупая, он убийца, ты ребенок;
ни эти улицы, ни этих продавцов свежего номера "Освобождения",
ни этот полувысохший виноград в витринах
не могу забыть,
эту бесплодную, горькую осень над Мостаром,
эти дожди,
она целовала меня всю ночь, ласкала,
и ничего больше,
Боже мой, и ничего больше.

После снова были осени, после снова лили дожди,
и только одно письмо,
кажется, из Любляны,
ни эти листья на тротуарах, ни эти дни
я не смогу, не сумею стереть.

В письме она спрашивала, что я делаю, как живу,
есть ли у меня девушка,
думаю ли хоть иногда о ней, об этой осени,
об этих дождях,
писала, что осталась прежней,
ей-Богу, совсем такой же,
божилась, чтоб я ей поверил, чтоб улыбнулся,
а я давным-давно проклял Бога,
зачем мне клятвы,
клянись, не клянись,
что толку лгать?

Я говорил ей о Лермонтове, о Шагале,
говорил обо всем,
она носила с собой потрепанную книгу Цвейга
и читала ее по вечерам,
в ее волосах запуталось лето,
желтое солнце и море,
в первую ночь ее кожа была чуть-чуть соленой
и в ладонях уснули рыбы;
мы смеялись над мальчишками,
прыгавшими в реку с моста за сигареты,
смеялись, потому что кончилось лето,
а они все прыгают - дети,
она говорила, они же могут разбиться
или схватить воспаление легких...

Потом умолкала и долго-долго молчала,
я свободно мог думать обо всем на свете, превзойдя Спинозу,
часами мог разглядывать других
или бросать гальку вниз на камни,
мог просто уйти куда-нибудь далеко,
мог умереть от одиночества у нее на коленях,
один в целом мире,
мог превратиться в птицу,
в воду, в камень,
мог все, что угодно...

У нее были длинные, хрупкие, нежные, но быстрые пальцы,
Мы ловили божьих коровок и гадали, и играли в прятки,
Светлана, выходи, вон ты за камнем,
я же не слепой и в своем уме,
давай-давай поторапливайся,
не то у меня получишь;
когда она водила, я мог спрятаться хоть в реку,
все равно находила сразу,
говорила, что по запаху,
что слишком хорошо меня знает.
Я никогда не верил,
наверное, просто подглядывала.
Она любила каштаны,
мы приносили их в комнату и развешивали на нитках,
она любила осенние розы,
когда мои розы засыхали, она клала их в коробку.
Я спрашивал ее, что она думает об этом мире,
верит ли в коммунизм,
хотела бы стать Наташей Ростовой,
спрашивал обо всем,
подчас глупо, еще как знаю, что глупо.

Спрашивал, хотела бы она иметь маленького сына,
скажем, белокурого,
она прыгала: хочу, хочу,-
потом вдруг становилась грустной,
как увядший цветок:
нет и нет, ни за что на свете,
посмотри на него, ему бы только это,
словно она свалилась с Юпитера,
да и кто такой Перо Зубац,
и почему именно он, а не другой,
этого еще не хватало.

Я говорил ей, глупая, ты же умница,
ты ангел и чертенок,
многое говорил.
Она ничему не верила.
Все вы мужчины такие,
вруны и обманщики,
и еще много всего говорила.
А над Мостаром шли синие дожди...

Я действительно любил Светлану
той осенью.
Если б мне знать,
кто с ней рядом сегодня,
если бы знать,
кто сегодня ее целует,
если бы знать,
кто сегодня срывает
мои неспелые абрикосы.

1965 г.

КОНЕЦ

________
Перевод:
© Ирина Чивилихина, 1988
Журнал "Работница", Москва, февраль 1988.

то это не портянка, а "поэзия", на всякий случай ставлю в кавычки, так как есть большие сомнения.

Поэзия уважаемого господина Фодио гораздо лучше!

 

Сообщение изменено: merQ (12 января 2017 - 08:32)