"... а я поехала к нему с его девчонкой. Так на присягу и приехали. Она-то уже с "животом" была, думали, что, может и не отправят Пашку-то туда. Ну, а оно вона как вышло.
В общем, утром прыжки у них, нас-то всех родителей на поле не пустили, только в одном месте собрали. Стоим. И это ... Самолет загудел, головы позадирали, смотрим вверх. Ой! Началось! Парашютики раскрываются - значит наши летят! И смотреть - глазам больно, солнце-то ярко светит. Фергана, значит.
И тут кто-то как заорет: " - Ванечка!", аж по сердцу вдарило! Ну, и все остальные как давай своих сыновей выкликать. Я тоже ору: "- Паша! Паша, я здесь!" и, руками, значит, вверх машу. И побежали самые первые на поле. Солдаты оробели что ли, ну, и все остальные тоже на поле выбежали и бегут вперед. Мы тоже побежали: "- Паша, мы здесь!", а сверху уже откликаются! Да ведь что получается, орут-то в ответ: "- Мама! Мама!", а кому? Мы тут все мамы! И еще громче все кричат: "- Сынок! Витя там, или Сережа!"
А я "невестку" потеряла, не до неё мне, как заведённая: "- Паша! Паша! Я здесь!" И вдруг голос его сверху: "- Мама!" Я голову задрала, а на меня сверху солдатик и парашют упали, и я упала. Я к нему, а это не Пашка! Выбираюсь наружу и вот он, мой Пашка стоит!
Я заплакала, с Пашкой обнимаемся, он меня успокаивает, а сам тоже плакать начал. Ну, так, за компанию. Он крепкий у меня, сам все делал. А это я его так разнервничала, вот и слезы. Вот и "невестка" нас нашла. Радуемся, а тут уже командиры ихние. Нас в сторонку, их в другую ..."
Слезы незаметно текут по щеке немолодой женщины. Наверное, горючие, но уже такие привычные "мамкины" слезы. Сколько лет - то прошло? Много. С чего ей быть молодой? Зато Пашка никогда не постареет. Хотя, разве это радость?
Двадцать лет вывода! Да. Двадцать лет. Мы в школе отмечаем. Сидим в библиотеке: учителя; я - один из тех двоих, которые вернулись с нашей школы; и мамки. Мамки наших, со школы, их ТАМ трое осталось. Вот, видать пришло время "Доску почета" в школе вешать. Тем, кто за нас.
Государевы люди уехали, слава Богу. А что им. У них все по плану. Тут-то они все уже прочитали-сказали, дети стихи выучили, цветы всем - само собой. Положено.
Я-то тоже хотел чего-нибудь сказать. Ну, так чтоб память о том времени, чтоб мамкам этим хоть полегчало, ну, чтоб ... А вот комок в горле, стою рядышком с ними. Плечами встречаемся, и нету у меня слов таких, чтоб вот нужное сказать. Не могу! Думаю хорошо, а наружу как-то казённо получается. Обнял бы обеих мам, да и так уже боюсь, что расплачусь.
Школьники на торжественной линейке тоже, понимаешь, как-то не шумят, слушают внимательно. Когда про погибших сказали, что они тут вот, в этой же школе учились, и учителя их помнят, то у некоторых девчонок слезы на глазах.
Я сам про то, что пятеро нас, с нашей школы, в Афган попало, только здесь и узнал. Мы - то с одноклассником оба вернулись. Правда, Лёха "Громчик" сейчас в Германии работает и живет. Поэтому и один я тут.
Мамки молодцы, держались хорошо, только я рядом стою, и кажется мне, что я такую боль чувствую, и не передать. Ну, как это объяснить, что их дети погибли, а я вот, такой здоровый и живой остался? Здесь, с ними стою. Может никому это объяснять и не надо, а мне надо! Я сам себе про то понять не могу и не знаю, что мне делать! И про свою маму вспомнил, как она здесь, а я там. Мне - то там легче было! Ей Богу, мне там все понятно было! А им? Кто тогда в СССР про Афган правду - то говорил? В телевизоре "окошко" - и это вся правда? Ладно.
"... когда гроб привезли, то очень просили нас не вскрывать тот гроб цинковый. Ну, а как я узнаю, что Пашка мой там? Я не верю, что убили Пашеньку! Тогда самый старший меня в сторонку отвел и говорит, вот мол, вам фотографии посмотреть. Специально сделали, чтоб вам, значит, показать.
Я глянула на них, обомлела, да и "поплыла" на пол. Пашенька там мой! Только куска головы нет. Черно-белые фотографии, а Пашка там мертвый. Лежит, значит на каком-то столе и голова у него разорвана ..."
- Давайте выпьем за всех погибших!
Подняли наполненные до краев стопки, и, не чокаясь, выпили. Я б себе еще накатил, не берет меня что-то третья стопка! Тяжесть моя не проходит.
Это как же так?! Фотографии мёртвого сына матери показать?! Опять обожгло, ну и пусть слёзы! Пусть! Не удержать мне их. А с другой стороны, сколько случаев было, когда гробы вскрывали. А что там можно увидеть? Кого уже можно узнать? А тут вот фотографии как доказательство, что, извините родители, но ваш это сын. Может и правильно, хотя ...
"... Пашку-то сначала ранили, когда он в машине ехал. Нет, он не водитель, рядом сидел. Того мальчика убили. А Пашку ранили и в госпиталь. Он еще писал, что медаль ему дадут. Да. В ногу его ранили. А уж когда выздоровел, значит, то снова его взяли. Ну, а вторый раз не ранило, а убило его. По фотографиям получается, что в голову ..."
Ох, и пьяный я сегодня! Я ж почти не пью. Ладно, проехали. Распрощался я со всеми, обещал не забывать и на улицу. Февраль месяц, морозно. Забежал в магазин, на такси и на старое кладбище. Нас - то на автобусе от администрации возили на новое кладбище, там и Пашка, и Андрей лежат. А Валерка на старом кладбище похоронен. Уже и родители его рядом с ним лежат. Вот, значит, я к нему.
Спьяну не сразу могилу его нашел. Звонил однокласснику, Толику, тот подсказал, нашел. Снег нетронутый - никого у Валерки в этот день не было. Я тропинку протоптал, цветы положил. Ну, и с ним поговорил. Выпили мы с ним. Потом фотографию сделал фотоаппаратом простеньким, дома глянул - офигел! Глаза Валеркины с памятника глядят! Всего остального как-то не видно, только глаза.
Моя школа, мои учителя, мои пацаны, мои мамки! Простите, что живой я! Простите, что не часто к вам захожу!
Двадцать лет вывода ... ОКСВА ... ДРА ... СССР ... - ничего этого уже нет, а я есть! Вот ведь "ребус". Кроссворд на всю оставшуюся жизнь. Значит еще поиграем ...