Тогда-то и началась эта паскудная история...
(продолжение возможно следует)
Тогда-то и началась эта паскудная история.
Крупный мужик, с момента появления чужака не спускавший с него угрюмого взгляда, встал и подошел к стойке. Двое из его дружков встали шагах в двух позади.
— Ну, нету же местов, шпингалет бакинский, — гаркнул мужик, подходя к незнакомцу вплотную, — Нам тута такие ни к чему.
Это порядочное заведение.
Незнакомец взял свою кружку и отодвинулся. Взглянул на барменшу, но та смущенно отвела глаза. Хоть чтото и влекло ее к бакинцу, но она и не думала защищать его. Да и кто любит бакинцев?
— Что ни бакинец, то халявщик, — продолжал мужик, от которого несло вискарем и злобой. — Слышь, что говорю, недоносок?
— Не слышит он, уши-то не чистит, — промямлил один из тех, что стояли позади. Второй захохотал.
— Плати за кофе или выматывайся, — рявкнул мужик.
Только теперь незнакомец взглянул на него.
— Сам плати, заипали второсортной куйней.
— Мы те подмогнем, — прошипел дылда. Он выбил у бакинца чашку и, схватив одной рукой плечо, впился пальцами другой в ворот пиджачка. Один из стоявших позади размахнулся, собираясь ударить. Чужак легко провернулся на месте внутри своей просторной одежды и выскользнул из пиджака, оставив тот в руках недоумевающего верзилы.
Грязные ногти мелькнули в воздухе черными полосками. Пошла кутерьма.
Поднялся крик. Кто-то из гостей кинулся к выходу. С грохотом упал стол, глухо шмякнулась об пол посуда.
Барменша — губы у нее тряслись — глядела на чудовищно расцарапанное лицо верзилы, а тот, вцепившись пальцами в край стойки, медленно оседал, исчезал из глаз, будто тонул. Двое других лежали на полу. Один не двигался, второй извивался и дергался. В воздухе стоял, ввинчиваясь в мозг, мерзкий гороховый запах. Барменша затряслась, хватила воздуха, и ее начало рвать.
Незнакомец отступил к стене. Сжавшийся, собранный, чуткий. Руки он выставил вперед ногтями, водя ими по воздуху. Никто не шевелился. Испанский стыд, как холодная грязь, облепил лица, связал члены, заткнул глотки.
В бар с шумом и ворвались трое местных Мыкол. Видимо, находились неподалеку. Дубинки были наготове, но, почуяв вонь, мыколы тут же их выронили. Бакинец прильнул спиной к стене, левой рукой вытащил из кармана раздавленный в пылу драки пирожок с горохом, видимо успевший подтухнуть.
— Прекрати! — рявкнул один из Мыкол дрожащим голосом. — Брось пирожок, шпингалет! С нами пойдешь!
Второй толкнул стол, мешавший ему зайти бакинцу сбоку.
— Беги за людьми, Чубчик! — крикнул он тому, что стоял ближе к двери.
— Не надо, — проговорил незнакомец, опуская пирожок. — Сам пойду.
— Пойдешь, пойдешь, сучье племя, только на веревке! — заорал тот, у которого дрожал голос. — Брось уже свой вонючий пирожок, не то башку развалю!
Бакинец выпрямился. Быстро перехватил пирожок под левую руку, а правую приложил к лицу и прикрыв ей глаз, выставил в сторону мыкол сложную гримасу альфовости для топфейс.
Мыколы моментально отступили, заслоняя лица предплечьями. Кто-то из гостей вскочил, другой помчался к двери. Одна из женщина завопила от возбуждения. Дико, пронзительно.
— Сам пойду мля, сказал же, — повторил незнакомец срывающимся на визг голосом. — А вы трое — впереди. Ведите к вашему главному альфачу. Я дороги не знаю.
— Да, маэстро, — пробормотал мыкола, опустив голову, и, робко озираясь, двинулся к выходу. Двое других, пятясь, вышли следом.
Незнакомец, убрав пирожок в карман, пошел за ними. Когда они проходили мимо столов, гости прикрывали лица полами курток.