19066 ответов в этой теме

[Bodykach]

Римейк 2 части Терминатрицы?

[jackslater]

две недели было, за хамство ,а если так скучаешь-у него "своя'' тема есть

Хаха, знал что Грома когда нибудь забанят. Ну не может человек вечно спорить и быть вежливым))

[aleksss]

А планируется выпуск книги на русском языке? Что-нибудь слышно по этому поводу?

Ждать терпения нет, приступаю к самостоятельному переводу. Не профессионал, так что не судите строго.....
Часть1.

Из Австрии.

Я родился в голодный год. Это был 1947, и Австрия была оккупирована армиями союзников, которые победили Третий Рейх Гитлера. В мае, за 2 месяца до того, как я родился, прошли голодные бунты в Вене, и в Штирии, юго-восточной провинции, где мы жили, был серьезный дефицит продовольствия. Годами позже, когда моя мать хотела напомнить мне о том, как много она и мой отец принесли в жертву, чтобы вырастить меня, она рассказывала мне, как она добывала продовольствие в округе, бродя от одной фермы к другой, чтобы собрать немного масла, сахара и зерна. Порой она отсутствовала дома по 3 дня. Hamstern, как это называли по-немецки, вроде хомяка, собирающего орехи; попрошайничество еды было весьма распространено.

Наша весьма типичная фермерская деревня называлась Таль. Несколько сотен семей составляли все население, их дома и фермы объединялись, соединяясь друг с другом тропинками и дорожками. Главная дорога была грунтовой и тянулась на пару километров верх и вниз по низким альпийским лугам , покрытым полями и сосновыми лесами.

Мы совсем мало видели британские войска, в чьей зоне мы находились – просто случайные грузовики с солдатами, проезжавшие изредка мимо. Но на востоке территорию занимали русские, и мы были этим очень озабочены. Холодная Война начиналась, и мы все жили в страхе, что к нам могут приехать русские танки, и мы будем поглощены Советской империей. Священники в церкви пугали паству ужасными историями о русских, расстреливающих маленьких детей прямо на руках их матерей.

Продолжение следует... ))

Наш дом был на верху холма у дороги, и во время, пока я рос, было очень необычно видеть более, чем одну или две машины, проехавших мимо дома в течении дня. Разрушенный замок, построенный во времена феодального строя, был прямо через дорогу от нас, в сотне метров от нашей двери.

На следующем холме был дом, где работал глава деревни; католическая церковь, куда моя мать водила нас по воскресеньям на мессу; местная гостиница, или Gasthaus, которая была общественным центром деревни; и начальная школа, в которую ходил я и мой брат Майнхард, который был на год старше меня.

Мои самые ранние воспоминания: моя мать стирает белье и мой отец грузит уголь лопатой. Мне было не больше трех лет, но образ моего отца особенно четко остался в моем сознании. Он был крупным, атлетически сложенным мужчиной, и многие дела по хозяйству он делал самостоятельно. Каждую осень мы должны были пополнять наш зимний запас угля. Грузовик сваливал кучу перед нашим домом, и по этому случаю отец позволял Майнхарду и мне помочь ему перегрузить уголь в подвал. Мы всегда были так горды быть его помощниками.

Мои отец и мать происходили из пролетарских семей рабочих с северных заводов, преимущественно металлургических. Во время хаоса конца второй мировой войны они встретились в городе Мюрццушлаг, где моя мать, Аурелия Джадрни, была клерком в центре по распределению продовольствия в мэрии. Ей было чуть больше 20, вдова военного – ее муж был убит всего лишь через 8 месяцев после свадьбы. Одним утром, работая за своим столом, она заметила моего отца, проходившего по улице – уже немолодой мужчина, ближе к 40, но высокий и хорошо выглядящий, в униформе жандармерии – деревенской полиции. Она была без ума от мужчин в униформе, поэтому каждый день после этого она наблюдала за ним. Она выяснила, когда его смена, поэтому точно знала, в какое время можно его увидеть. Они разговаривали через открытое окно, и она давала ему продукты из тех, что были у них в наличии.



Его звали Густав Шварценеггер. Они поженились в конце 1945. Ему было 38, а ей – 23. Мой отец получил назначение в Таль и был поставлен во главе четырех человек, ответственных за эту деревню и ближайшую округу. Его жалованья едва хватало, чтобы свести концы с концами, но зато к работе прилагалось место для проживания: домик старого лесника или Forsthaus. Этот старый лесник, или Forstmeister, жил на первом этаже, а мы – на втором.

Дом моего детства и юности был весьма обычным, сделанным из кирпича и камня, вполне пропорциональный, с толстыми стенами и маленькими окнами, чтобы хранить тепло во время альпийских зим. У нас было 2 спальни, каждая с печью, которая топилась углем, и кухня, где мы ели, делали уроки, мылись и играли. Эта комната обогревалась за счет тепла плиты, на которой готовила пищу мама.

Не было ни водопровода, ни душа, никакого туалета с системой канализации, просто нечто вроде ночного горшка. Ближайший колодец был почти в четверти мили от нас, и даже когда шел сильный дождь или снег, один из нас все равно должен был идти за водой. Поэтому мы использовали настолько мало воды, насколько это было возможно. Мы грели ее, наполняли таз для умывания и брали мочалку – моя мать мылась первая, чистой водой; потом мылся отец; а затем наступала очередь меня и Майнхарда. Нам было не особо важно, что вода слегка грязновата, ведь снова идти до колодца желающих было мало.

У нас была деревянная мебель, очень простая, и несколько электрических ламп. Мой отец любил картины и антиквариат, но когда мы росли, это было непозволительной роскошью. Музыка и кошки оживляли наш дом. Мама играла на цитре (струнный щипковый музыкальный инструмент) и пела нам песни и колыбельные, но настоящим музыкантом у нас был, конечно, отец. Он мог играть на всех духовых и язычковых инструментах: трубах, флюгельгорнах, саксофоне, кларнете. Отец также писал музыку и был дирижером небольшого местного оркестра жандармерии – если где то умирал офицер-полицейский, этот оркестр мог играть на похоронах. Частенько по воскресеньям летом мы ходили на концерт в парк, где он был в качестве дирижера и, иногда, играл сам. Большинство наших родственников с его стороны были музыкантами, но этот талант так и не передался, ни мне, ни Майнхарду.

Я не знаю точно, почему у нас были кошки, а не собаки – может быть потому, что мама любила их, и они обходились дешево, т.к. сами находили себе пропитание. Но кошек у нас всегда было множество: носившихся туда-сюда, сворачивающихся калачиком тут и там, приносивших полудохлых мышей с чердака, чтобы доказать, какие они прекрасные охотники. Каждый из нас ложился спать со своей собственной кошкой/котом, свернувшейся калачиком рядом в кровати – вот такая вот традиция. Одновременно у нас было 7 кошек. Мы любили их, но не чрезмерно, потому что у нас не было такого понятия, как отвезти кошку к ветеринару. Если одна из них начинала валиться с ног, будучи больной или слишком старой, мы готовились услышать выстрел с заднего двора – звук отцовского пистолета. После этого выходила мама, Майнхард и я, и делали могилу с маленьким крестом на холмике.

У матери был черная кошка по имени Муки, которая, как она постоянно утверждала, была уникальной, хотя никто из нас не мог понять почему. Однажды, когда мне было около 10, я поспорил с мамой, не желая делать уроки. Муки была поблизости, валялась на диване, как обычно. Я, должно быть, сказал что то действительно наглое, потому что мама замахнулась, собираясь дать мне пощечину. Увидев это, я собирался парировать, но вместо этого получилось так, что я ее ударил. Муки соскочила с дивана мгновенно, вскочила вверх между нами и вцепилась когтями мне в лицо. Я оттолкнул ее и закричал: «Ай! Что это?». Мама и я посмотрели друг на друга и рассмеялись, не смотря на то, что кровь текла по моим щекам. Таким образом, в итоге, она доказала, что Муки – единственная в своем роде.

Сообщение изменено: Михайлов Александр (04 декабря 2012 - 06:18)
объединил три поста

[Halk2]

Ты лучше бы с каким нибудь издательским домом договорился, может они возьмутся опубликовать твои труды.

[Bodykach]

.

Миниатюры

• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 
• 

[Михайлов Саша]

aleksss,

я извиняюсь ,а сколько в книге страниц?

[Михайлов Саша]

Arnold Alois Schwarzenegger

13 ч. наза

-------------------------------

[gift]

приступаю к самостоятельному переводу. Не профессионал, так что не судите строго.....

спасибо, прочел с большим удовольствием! Жду продолжения!

[aleksss]

aleksss,

я извиняюсь ,а сколько в книге страниц?

около 650

[Михайлов Саша]

да уж такими темпами тема Локтионова будет '' раздавлена''

[Bodykach]

.

да уж такими темпами тема Локтионова будет '' раздавлена''

надеюсь не болотными постами

Миниатюры

• 
• 
• 
• 
• 
• 

[aleksss]

После всей этой суматохи войны, главным желанием моих родителей было обрести стабильность и безопасность. Моя мать была крупной, широкоплечей женщиной, она была традиционной Hausfrau, которая содержала дом безупречно чистым. Она могла свернуть ковры, и, стоя на четвереньках, с помощью щетки и мыла скоблить половые доски, протирая затем их досуха с помощью тряпки. У нее был пунктик по поводу того, что вся одежда должна быть аккуратно развешена, а наши простыни и полотенца – ровно сложены в строго прямоугольные стопки. В огороде она выращивала свеклу, картошку и ягоды, чтобы было, чем нас кормить, а по осени закатывала консервы и делала квашеную капусту в толстых стеклянных банках на зиму. Когда отец приходил домой с работы в 12.30, у мамы всегда был готов обед; точно также ужин был в полной готовности, когда он возвращался домой ровно в 6 вечера.

За ведение домашних финансов отвечала тоже мама. Проработав клерком, она была очень организованной, хорошо писала и считала. Каждый месяц, когда отец приносил домой зарплату, она оставляла ему 500 шиллингов на карманные расходы, забирая остаток на содержание дома и семьи. Она контролировала всю семейную почту и оплачивала регулярные месячные счета. Раз в году, в декабре, она брала нас с собой, чтобы купить одежду. Мы ехали на автобусе в промтоварный магазин Kastner&Oehler в Граце. Это старое здание имело всего 2 или 3 этажа, но нам казалось, что оно также громадно, как здание Mall of America. Там были эскалаторы, а также лифт, сделанный из стекла и металла, так, что катаясь вверх и вниз, мы могли видеть все вокруг. Мама покупала только самое необходимое для нас: рубашки, нижнее белье, носки и т.д. Все это доставлялось к нам домой на следующий день в аккуратных свертках из коричневой бумаги. Платежи в рассрочку были тогда в новизну, и маме нравилось платить частями каждый месяц, пока вся сумма не будет выплачена. Кредитование таких людей, как моя мама, было хорошим способом подтолкнуть экономику.

[FancyFlex]

[belok]

спасибо, прочел с большим удовольствием! Жду продолжения!

600 с лишним страниц будешь по абзацу читать года два

[Михайлов Саша]

[aleksss]

За вопросы медицины отвечала тоже она, хотя отец был единственным, кто был обучен, как действовать в случае необходимости неотложной помощи. Мой брат и я переболели всеми возможными детскими болезнями, от свинки до скарлатины и кори, так что ей пришлось решать много проблем. Ничто не останавливало ее: однажды зимней ночью, еще когда мы были малышами, у Майнхарда началась пневмония, и не было возможности вызвать доктора или скорую помощь. Оставив меня дома с отцом, мама с Майнхардом на спине прошла более двух миль по снегу до госпиталя в Граце.

Отец был гораздо более сложным человеком. Он мог быть щедрым и нежным, особенно с мамой. Они любили друг друга очень сильно. Это можно было заметить по тому, как она приносила ему кофе, или по маленьким подаркам, которые дарил ей он; по тому, как обнимал и поглаживал ее. Они делились своей любовью с нами; мы всегда могли прийти к ним в спальню и заснуть, прижавшись к ним, особенно, если были напуганы громом и молнией.

Но примерно раз в неделю, обычно ночью в пятницу, отец мог прийти домой пьяным. Он отсутствовал до двух, а то и четырех часов утра, выпивая за «своим» столом в Gasthaus с местными, среди которых зачастую был пастор, директор школы и мэр. Мы просыпались, услышав, как он грохочет вокруг в ярости и орет на маму. Гнев не был долгим, и на следующий день он уже был милым, брал нас собой на обед или дарил подарки в качестве извинения. Если мы себя плохо вели, он мог отшлепать нас или выпороть ремнем.

Для нас все происходившее выглядело абсолютно нормальным: у всех отцы практиковали физическое наказание и приходили домой пьяными. Один такой отец, живший неподалеку, таскал своего сына за уши и бегал за ним с тонкой, гибкой палкой, которую он специально отмачивал, чтобы била больнее. Пьянство выглядело как дружеский ритуал. Иногда жены и семьи приглашались присоединиться к своим мужчинам в Gasthaus. Нас, детей, всегда распирало от гордости, когда нам удавалось посидеть вместе с взрослыми, а затем получить десерт. Бывало, нам позволялось побыть в соседней комнате, попить немного Кока Колы, поиграть в настольные игры, посмотреть журналы или телевизор. Мы сидели там в полночь, думая: «Вау, как же круто!»

Потребовались годы, чтобы я смог понять, что за этим показным уютом скрывались горечь и страх. Мы росли среди мужчин, чувствовавших себя кучкой неудачников. Их поколение начало войну и проиграло ее. Во время войны мой отец перешел из жандармерии в полицейское подразделение немецкой армии. Он проходил службу в Бельгии и Франции, затем в Северной Африке, где подхватил малярию. В 1942 он едва избежал плена под Ленинградом, в кровавейшей из битв той войны. Здание, в котором он находился, взорвали русские. Он оказался замурованным под обломками в течение трех дней. Спина была сломана, шрапнель попала в обе ноги. Он провалялся несколько месяцев в госпитале в Польше, прежде чем смог вернуться в Австрию и восстановиться в гражданской полиции. А кто знает, сколько времени потребовалось, чтобы залечить его психические травмы, возникшие в результате всего увиденного им на войне? Я слышал, как они разговаривали об этом, когда напивались, и был в состоянии представить, насколько все это для них болезненно. Они были побеждены и запуганы, что однажды могут прийти русские и забрать их на работы по восстановлению Москвы или Сталинграда. Они были злы. Они пытались подавить гнев и чувство униженности, но разочарование засело глубоко внутри их сердец. Сами подумайте: вам было обещано, что вы станете гражданином новой великой империи. Каждая семья получит все самое лучшее. Вместо этого, страна была в руинах, карманы пусты, еда ужасна, все нужно восстанавливать. Вокруг оккупанты, и вы даже полноправно не распоряжаетесь в собственной стране. Хуже всего, что у вас даже нет способов как то справиться с тем, что вы пережили. Как вы можете восстановиться от этих невероятных психических травм, когда вам даже не позволено говорить об этом?

Вместо этого, упоминания о Третьем Рейхе были стерты из официальной истории. Все госслужащие: местные бюрократы, учителя, полиция – должны были пройти через то, что американцы называли «денацификация». Вас допрашивали, и по вашим ответам определяли, были ли вы убежденным фашистом, совершали ли вы военные преступления. Все, что имело отношение к нацистскому периоду, было конфисковано: книги, фильмы, плакаты – даже ваши личные журналы и фото. Вы должны были отдать все: война должна была быть стерта из вашей памяти.

Только мы с Майнхардом этого почти не замечали. В нашем доме была прекрасная иллюстрированная книга, которой мы могли воспользоваться, чтобы поиграть в священника, представляя, что это Библия, поскольку она была значительно больше, чем наша обычная семейная Библия. Один из нас стоял и держал ее открытой, в то время как другой читал слова литургии. На самом деле книга была альбомом для самостоятельного заполнения картинками, демонстрирующими невероятные достижения Третьего Рейха. Там были разделы для разных категорий, таких, как общественные работы, тоннели, дамбы в процессе строительства, митинги и спичи Гитлера, огромные новые корабли, новые памятники, большие сражения в Польше. В каждой категории были пустые страницы, которые были пронумерованы, и, если вы ходили в магазин и покупали что то, или вкладывались в военный займ, вы могли получить фото для вклеивания в этот альбом. Когда коллекция была собрана полностью, вы могли выиграть приз. Мне нравились эти страницы, на которых были изображены великолепные вокзалы и мощные паровозы; я был заворожен изображением двух мужчин, едущих на дрезине, приводимой в движение перемещением рычага вверх и вниз – это было символом приключения и свободы для меня.

[Halk2]

[aleksss]

У нас с Майнхардом не было ни малейшего понятия, на что мы любуемся, но однажды мы собрались снова поиграть в священника, а книги не было. Мы искали везде. В итоге, я задал вопрос маме: «Куда подевалась эта прекрасная книга?» В конце концов, это же была наша Библия! Все, что она смогла ответить: «Мы должны были ее сдать». Позже я спрашивал отца: «Расскажи мне о войне», или задавал ему вопросы о том, что он там делал, и что ему пришлось пережить. Ответ был всегда один: «Тут не о чем разговаривать».

Его жизненной позицией была дисциплина. Мы имели строгий распорядок дня, который ничто не могло изменить: вставали в 6, и я или Майнхард должны были идти за молоком на соседнюю ферму. Когда мы подросли и начали заниматься спортом, к нашим повседневным задачам добавились физические упражнения, и мы должны были заслужить наш завтрак, делая приседания. Днем, закончив с нашими упражнениями и домашней работой, мы могли практиковаться в футболе под руководством отца, независимо от того, насколько была плоха погода. Мы знали, что если мы замешкаемся во время игры, он на нас наорет.

Мой отец в то же время не менее старательно работал над тренировкой наших умов. После мессы в воскресенье, он мог взять нас с собой в небольшое семейное путешествие: посетить другую деревню или посмотреть игру или послушать, как он играет в оркестре. Потом, вечером мы должны были написать эссе об увиденном, минимум 10 страниц. Он проверял наши работы, делал исправления красной пастой, и если мы писали слово с ошибкой, мы должны были написать его снова правильно более 50 раз.

Я любил папу и действительно хотел быть как он. Я помню однажды, когда я был маленьким, я нацепил его форму и стоял на стуле перед зеркалом. Пиджак висел на мне прямо до ног, а шляпа на голове – до носа. Но он не касался наших проблем. Если нам хотелось велосипед, он предлагал нам самим на него заработать. Я никогда не чувствовал себя достаточно хорошим, достаточно сильным, достаточно умным. Он давал мне понять, что всегда есть куда улучшаться. Большинство сыновей на моем месте было бы психически травмировано его требовательностью, но, вместо этого, эта дисциплина впиталась в меня. Я превратил ее в своего помощника, свой двигатель.

Майнхард и я были очень близки. У нас была общая спальня, пока мне не исполнилось 18, и я не ушел в армию. По сей день я более комфортно засыпаю, если кто то есть рядом.

Кроме этого, мы постоянно соревновались друг с другом, как это часто бывает с братьями, постоянно пытаясь превзойти один другого и завоевать расположение папы, который, конечно, сам был соревнующимся спортсменом. Он устраивал соревнования для нас и говорил: «А теперь посмотрим, кто действительно лучший». Мы были крупнее, чем большинство сверстников, но, т.к. я был на год младше Майнхарда, он обычно выигрывал в наших состязаниях.

Я всегда был в поисках способа получить преимущество. Слабой стороной Майнхарда была боязнь темноты. Когда ему было 10, он окончил начальную школу в нашей деревне и поступил в Hauptschule, которая была в Граце. Чтобы попасть туда, необходимо было пользоваться общественным транспортом, а остановка автобуса была в 20 минутах от нашего дома. Проблемой Майнхарда было то, что зимой занятия в школе заканчивались после захода солнца, так что домой ему приходилось идти в темноте. Для него было слишком страшно делать это в одиночку, так что мне вменялось ходить до остановки и провожать его оттуда.

На самом деле мне самому было страшно идти в темноте одному в мои 9 лет. Там не было уличных фонарей, и Таль по ночам был в кромешной тьме. Дороги и тропинки шли через сосновые леса, как в сказках братьев Гримм. Лес был такой густой, что темно там было даже днем. Конечно, мы были выращены на этих страшных историях, которые я никогда бы не стал читать моим собственным детям, но которые были частью нашей культуры. Там всегда шла речь о какой-нибудь ведьме или волке, или монстре, ждущем, как бы обидеть ребенка. То, что наш отец был полицейским, только подпитывало наши страхи. Иногда он брал нас на пешее патрулирование, про которое говорил, что это поиск того или иного преступника или убийцы. Мы приходили к сеновалу, который стоял в поле, и отец говорил нам стоять у входа и ждать, в то время как он доставал пистолет и проверял внутри. Или становилось известно, что он и его люди поймали какого-то вора, и мы бежали к ним смотреть на этого парня, прикованного наручниками к стулу.

Дойти до автобусной остановки было не просто прогулкой по дорожке. Тропа проходила через руины старого замка и потом вниз вдоль кромки леса. Однажды ночью я шел по этой тропе, внимательно присматриваясь, нет ли какой либо угрозы за деревьями, когда неожиданно, словно из ниоткуда, передо мной на пути очутился мужчина. Лунного света было достаточно, чтобы различить его контуры и 2 сверкающих глаза. Я вскрикнул и остановился, как вкопанный – оказалось, что это был один из местных фермеров, который пошел по необычному для него маршруту, но, если бы это был гоблин, он бы наверняка меня забралJ

Я боролся со своим страхом в первую очередь ради того, чтобы доказать, что я сильнее. Было критически важно дать понять родителям: «Я отважный, а он – нет, не смотря на то, что старше меня на год и 14 дней».

Эта решимость окупалась. За сопровождение Майнхарда отец давал мне 5 шиллингов в неделю. Мама использовала мое бесстрашие, отправляя меня покупать овощи каждую неделю на фермерский рынок, что предполагало путь через разные темные участки леса. Это приносило мне еще 5 шиллингов, деньги, которые я с удовольствием тратил на мороженое или свою коллекцию марок.

Однако с другой стороны это приводило к тому, что родители больше опекали Майнхарда и уделяли мне меньше внимания. Во время школьных каникул в 1956 году, они отправили меня работать на ферму к крестной, а брата оставили дома. Мне понравился физический труд, но я почувствовал себя брошенным, когда, вернувшись домой, обнаружил, что, пока меня не было, они брали Майнхарда на экскурсию в Вену.

Постепенно наши пути разошлись. Пока я читал страницы газет, посвященные спорту, и запоминал имена атлетов, Майнхард увлекался чтением Der Spiegel, немецкого аналога Time Magazine. Он старался запоминать названия и население столиц всех государств, длину и названия всех известных рек в мире. Он заучивал периодическую систему и химические формулы. Он был увлеченным эрудитом и постоянно подначивал папу проверить, что он уже знает.

В то же время, в Майнхарде развилось отвращение к физическому труду. Он был белоручкой. Начал носить белые рубашки в школу каждый день. Мама смирилась с этим, но пожаловалась мне: «Хватает мне возни с белыми рубахами отца. А сейчас и этот туда же…». Вскоре все в семье стали уверены, что он станет «белым воротничком», возможно, инженером, в то время как я стану работягой, хотя я вовсе не собирался заниматься грязной работой. «Ты хочешь быть механиком?», - спрашивали меня родители. «А как насчет мебельщика?» Еще они думали, что я мог бы стать полицейским, как отец.

А у меня на уме было другое. Каким-то образом у меня сформировалась идея, что Америка – вот подходящее место для меня. Ничего конкретного пока, только это. Просто…Америка. Я не знаю точно, чем это было вызвано. Может, это было способом избежать борьбы в Тале, выйти из-под влияния отца, или, может быть, это произошло от впечатления, вызванного посещением Граца каждый день, куда я был отправлен осенью 1957 в пятый класс Hauptschule вслед за Майнхардом. По сравнению с Талем, Грац был гигантским метрополисом, наполненным машинами, магазинами и тротуарами. Там не было американцев, но Америка просачивалась в культуру. Все дети знали, как играть в ковбоев и индейцев. Мы видели картинки американских городов, пригородов, достопримечательностей и хайвеев в наших учебниках и зернистых черно-белых документалках, которые показывали на трещащем кинопроекторе в классе.

И, что более важно, мы знали, как нам нужна Америка для безопасности. Холодная война была на пороге. Всякий раз, когда происходил кризис, отец собирал рюкзак и отправлялся на венгерскую границу, в 55 милях на востоке, для поддержки сил самообороны. Годом ранее, в 1956, когда Советы подавили венгерскую революцию, он был ответственным за заботу о сотнях беженцев, попавших в наш район. Он учреждал временные лагеря и помогал этим людям попасть туда, куда им было нужно. Некоторые хотели в Канаду; кое-кто желал остаться в Австрии; и конечно, многие жаждали попасть в Америку. Он и его люди работали с этими семьями. Отец брал нас с собой помогать кормить их супом, что произвело на меня тогда большое впечатление.

Наше познание мира продолжалось в Nonstop Kino, кинотеатре рядом с центральной площадью Граца, где показывали кинохронику. Одночасовой фильм там показывали снова и снова весь день. Сначала была хроника со съемками из всех уголков мира с закадровым текстом на немецком, потом Микки Маус или какие-нибудь еще мультики, а после – реклама, состоящая из слайд-шоу различных магазинов Граца. В конце играла музыка, и все начиналось по кругу снова. Nonstop был недорогим удовольствием – всего несколько шиллингов – и каждая новая хроника, казалось, приносила нам известия о новых чудесах: Элвис Пресли поет «Hound Dog», президент Дуайт Эйзенхауэр произносит речь, ролики о реактивных лайнерах, стремительных американских машинах и кинозвездах. Это образы, которые мне запомнились. Там были и скучные вещи, конечно; новости, которые не задерживались в моем сознании, как, например кризис в Суэцком канале 1956 года.

Американские фильмы производили даже более глубокое впечатление. Первый фильм, что увидели мы с Майнхардом, был Тарзан с Джонни Вайсмюллером. Я думал, он собирается раскачаться и выпрыгнуть с экрана прямо на нас. Идея о том, что человек может прыгать с дерева на дерево, разговаривать с львами и шимпанзе, была очаровательна. То же самое касается отношений Тарзана с Джейн. Я думал, что это хорошая жизнь. Майнхард и я смотрели этот фильм еще несколько раз.

Два кинотеатра, в которые мы всегда ходили, стояли друг против друга через самую популярную торговую улицу Граца. В основном они показывали вестерны, но иногда еще комедии и драмы. Единственной проблемой было ограничение возраста. Полицейский, приписанный к кинотеатру, проверял возраст входивших на сеанс зрителей. На фильм «Элвис», с рейтингом, идентичным нашему нынешнему PG-13, было совсем просто попасть, но все фильмы, которые я действительно хотел увидеть – вестерны, про гладиаторов, про войну – были близки по рейтингу к нынешнему R, и, поэтому, попасть на них было гораздо тяжелее. Иногда сочувствующий кассир позволял мне подождать, пока кино начнется, а потом кивком головы указывал на проход, где стоял полицейский. Иногда я ждал со стороны выхода и заходил оттуда.

[xx07xx]

причесон Арни)

[brontosaur]

Мине здаецца, шта это Мария его так постригла.

[aleksss]

Я оплачивал мои развлечения из доходов, полученных от моего первого бизнеса – продажи мороженого на Талерзее летом 1957 года. Талерзее – это общественный парк и прекрасное озеро, расположенные у холмов на восточном конце Таля, в пяти минутах ходьбы от нашего дома. До озера было несложно добраться из Граца, и летом тысячи людей отправлялись туда для того, чтобы расслабиться, поплавать, позаниматься греблей или заняться еще каким-нибудь спортом. К обеду они уже были разгорячены и хотели пить, и когда я видел людей, стоящих в очереди за мороженым на террасе, я знал, что это хорошая возможность для бизнеса. Парк был достаточно большой, поэтому, в зависимости от того, где вы расположились, путь до террасы мог занять у вас до 10 минут, и ваше мороженое просто растаяло бы наполовину ко времени, когда вы с ним вернетесь. Я обнаружил, что могу купить дюжину мороженок в стаканчиках-конусах по шиллингу за штуку, а потом ходить вокруг озера и продавать их за 3 шиллинга. Владелец мороженого приветствовал этот дополнительный бизнес и даже одолжил мне специальный кейс, чтобы мороженое не таяло. Продавая мороженое, я мог заработать 150 шиллингов (почти 6 долларов) за день, а также получить хороший загар, прогуливаясь вокруг в шортах.

В итоге мои заработки на мороженом иссякли, и мне было как то не по себе от этого. Решением проблемы, к которому я пришел той осенью, было попрошайничество. Я сматывался из школы и бродил по главной улице Граца в поисках привлекательного лица. Это мог быть мужчина средних лет или студент. Или сельская жительница, на день приехавшая в город. Я подходил и говорил ей: «Простите, но я потерял мои деньги и билет на автобус, а мне нужно домой». Иногда меня прогоняли, но чаще говорили что-то вроде: «Du bist so dumm!» т.е. «Ну ты и тупой!». Тут я понимал, что дело в шляпе, потому что дальше она вздыхала и спрашивала: «Ну, сколько надо то?». «5 шиллингов». «Окей, держи».

Я всегда просил дам написать свой адрес, чтобы я мог вернуть им деньги. Как правило, они отвечали: «Нет, нет, ты не должен ничего возвращать. Просто будь внимательней в следующий раз». Хотя иногда и писали. Ясное дело, ничего отдавать я не собирался. В лучшие дни я мог наклянчить 100 шиллингов – почти 4 доллара. Этого было достаточно, чтобы сходить в магазин игрушек или в кино, жить в свое удовольствие.

Недостатком моей схемы было то, что одинокий школьник на улице в середине буднего дня был подозрителен. Да и много людей в Граце знали моего отца…. В итоге, кто-то сказал ему: «Я сегодня видел твоего сына на улице в городе. Он у какой-то женщины деньги просил». Это привело дома к мега-скандалу в сопровождении грандиозной порки, поставив крест на моей карьере попрошайки.

Эти ранние вылазки за пределы Таля распалили мои мечты. Я стал абсолютно убежденным, что я – особенный, предназначенный для чего-то большего. Я знал, что я смог бы быть лучшим в чем-то (хотя пока непонятно, в чем именно), и это что-то может сделать меня знаменитым. Америка была самой мощной страной, значит, мне надо было туда.

Это нормально для 10-летних детей - иметь большие мечты. Но мысль о переезде в Америку пронзила меня, как откровение, и я действительно очень серьезно это воспринял. Я говорил об этом. Ожидая автобус на остановке, я сказал девочке, которая была на пару лет старше меня: «Я собираюсь в Америку», а она просто посмотрела на меня и ответила: «Ну да, конечно, Арнольд». Дети привыкли слушать мои рассказы об этом и думали, что я с причудами, но это не остановило меня от того, чтобы и дальше делиться своими планами со всеми: родителями, учителями, соседями.

Hauptschule, или базовая школа, не была приспособлена для воспитания мирового лидера следующего поколения. Она была предназначена, чтобы готовить из детей будущих работяг. Мальчики и девочки были разделены по отдельным крыльям здания. Школьники получали базовые знания в математике, естественным наукам, географии, истории, теологии, современному языку, искусству, музыке и прочему, но обучение происходило медленнее, чем в академических школах, которые готовили детей для поступления в университеты или технологические институты. Окончание Hauptschule в основном подразумевало дальнейшее обучение либо в ремесленном училище, либо в сфере торговли, а то и сразу путь прямиком на работу. И все же, учителя самоотверженно пытались сделать нас умнее и обогатить наши жизни, как только можно. Они показывали фильмы, приводили оперных певцов, прививали вкус к литературе и искусству и т.д.

Мне все было так интересно, что учеба не представляла большой трудности. Я учился, делал уроки, и был по успеваемости ровно в середине своего класса. Чтение и письмо были наказанием для меня и давались мне тяжелее, чем многим моим одноклассникам. С другой стороны, с математикой все было хорошо; я хорошо запоминал числа и считал в уме.

[Bodykach]

.

Миниатюры

• 
• 

[aleksss]

Дисциплина в школе не слишком отличалось от той, что была у нас дома. По крайней мере, учителя лупили нас не слабее, чем родители. Однажды школьный священник узнал, что один из детей взял чужую ручку. Мальчику так сильно досталось по голове церковной книгой, что звон в ушах стоял несколько часов. Учитель математики отвесил моему другу такой мощный подзатыльник, что при ударе лицом об парту он потерял 2 зуба. Родительские собрания были не как сейчас, когда учителя и родители всячески стараются не смутить детей. Все мы, 30 учеников, должны были сидеть за своими партами в классе во время собрания, а учитель говорил: «Вот ваше домашнее задание. Сидите и делайте его ближайшие пару часов, пока ваши родители не соберутся». Один за другим, появлялись родители: женщины из деревень, мужчины, работавшие на заводах. И всегда повторялось одно и то же. Они приветствовали учителя с огромным уважением и сидели, пока он показывал им материалы, спокойно и тихо обсуждали успеваемость детей. Потом мы слышали, как чей-то отец спрашивает: «Но иногда он безобразничает?» Затем он поворачивался, бросал взгляд на сына, подходил к нему, отвешивал увесистую оплеуху и возвращался к столу учителя. Мы все видели, что происходит, и хихикали, как ненормальные.

Затем я слышал, как мой отец поднимается по лестнице. Я знал звуки его шагов, специфичные звуки, издаваемые полицейскими ботинками. Он появлялся в дверном проеме в своей униформе, и учитель вставал, чтобы показать свое уважение, т.к. мой отец был инспектором. Они сидели, разговаривали, приближалась моя очередь: я увидел, как отец зыркнул на меня, приблизился, схватил за волосы левой рукой и пробил с правой. Затем отошел без всяких комментариев.

Кругом было жестокое время. Лишения, трудности, необходимость терпеть боль были обычным повседневным явлением. Стоматологи, к примеру, не использовали обезболивающее. Если ты вырос в такой жесткой среде, ты никогда не забудешь, как переносятся физические наказания, даже надолго после того, как тяжелые времена пройдут.

Когда Майнхарду должно было исполниться 14, и что-то в дома его не устроило, он собрался сбежать. Он сказал мне: «Думаю, я снова ухожу. Не говори ничего». Потом он собрал кое-какую одежду в школьную сумку так, чтобы никто не догадался, и исчез.

Мама сходила с ума. Отец обзвонил всех своих приятелей в различных жандармских подразделениях в поиске сына. Можно было невероятно успешно бунтовать, если твой отец шеф полиции.

Через день или два Майнхард обнаруживался, как правило, дома у каких-нибудь родственников или, может быть, скрывающимся в потайном детском месте в 15 минутах ходьбы от дома. Я всегда поражался, что это оканчивалось для него без последствий. Может, отец просто пытался сгладить острую ситуацию. Он сталкивался со многими беглецами за время работы в полиции, и понимал, что наказав Майнхарда, может только усложнить ситуацию. Но я абсолютно уверен, что это требовало от него невероятного самообладания.

Моим желанием было покинуть дом продуманным способом. Т.к. я был все еще ребенком, я решил, что лучше достичь независимости, придумав собственный бизнес и зарабатывая самому. Я мог браться за любой труд. Меня совершенно не смущала работа лопатой. Одним летом, во время школьных каникул, мужик из нашей деревни предложил мне работу на стеклофабрике в Граце, где работал он сам. Моей задачей было перекидать лопатой большую кучу битого стекла в контейнер на колесах, перекатить эту большую тачку через весь завод, и ссыпать в бак для переплавки. В конце каждой смены со мной расплачивались.

Следующим летом я услышал, что есть работа на лесопилке в Граце. Я взял мою школьную сумку, положил туда немного бутербродов с маслом, чтобы перекусить, пока меня не будет дома. Потом я сел на автобус до лесопилки, а приехав, собрал нервы в кулак, вошел и спросил, где хозяин.

Меня, вместе с моим ранцем, отвели в офис. Там был хозяин, он сидел на стуле.

«Что ты хочешь?», - спросил он.

«Я ищу работу».

«Сколько тебе лет?».

«14».

Он спросил: «Чем ты собираешься заниматься? Ты еще ничего не умеешь!».

И все же, он вывел меня во двор и представил нескольким женщинам и мужчинам у машины для переработки обрезков древесины в дрова. «Ты будешь работать здесь», - сказал он.

Я начал прямо тут, сразу же, и проработал до конца каникул. Одной из моих обязанностей было загружать с помощью лопаты опил в грузовики, которые его увозили. Я получал 1 400 шиллингов, что равно 55 долларам. В те дни это был приличный заработок. То, что мне платят наравне с взрослыми, делало меня невероятно гордым.

Я точно знал, куда потратить деньги. Всю жизнь я носил обноски Майнхарда; моей собственной новой одежды у меня никогда не было. Я только начал по серьезному заниматься спортом (я был в школьной футбольной команде), а как раз в тот год начали входить в моду спортивные костюмы: длинные черные штаны и черные куртки на молнии. Я считал, что спортивные костюмы выглядят изумительно, даже пытался показать родителям в журналах картинки спортсменов, одетых в них. Но они ответили, что это пустая трата денег. Так что спортивный костюм был первым в моем списке покупок. На деньги, что остались, я купил себе велосипед. Денег на новый не хватало, но в Тале был мужчина, который собирал велосипеды из бывших в употреблении запчастей, и я мог позволить себе купить у него один. Велосипед дома был только у меня; тот, что был в свое время у отца, он поменял во время войны на еду, и больше уже не покупал новый. Пусть мой велосипед не был совершенным, но иметь колеса означало иметь свободу.





Глава 2.



Строя тело.







Что мне запомнилось больше всего за время последнего года учебы в Hauptschule, так это учения по гражданской обороне. В случае ядерной войны должны были завыть сирены. Мы же должны были закрыть книги и спрятаться под партами, зажав головы между коленями, крепко сжимая глаза. Даже ребенок мог представить, насколько все серьезно.

Тогда, в июне 1961, мы все прильнули к экранам телевизоров, наблюдая за саммитом в Вене с участием нового президента США Джона Ф.Кеннеди и советского лидера Никиты Хрущева. Очень мало семей имело телевизоры дома, но все мы знали, что в магазине электротоваров на Лендплатц в Граце было 2 ТВ в открытом окне-витрине. Мы бегали и смотрели с улицы новости о саммите. Кеннеди не пробыл в должности и 6 месяцев, и большинство экспертов считало, что было большой ошибкой так рано встречаться с Хрущевым, который был таким резким и прямолинейным, но при этом чертовски хитрым. У нас, детей, не было собственного мнения по этому поводу, а т.к. телевизор был внутри, звук мы не слышали. Но мы смотрели! Мы были частью этого процесса.

Мы жили в пугающей обстановке. Каждый раз, когда Россия и Америка обсуждали что-либо, мы чувствовали, что обречены. Мы думали, что Хрущев может сделать что- то ужасное с Австрией, потому что мы прямо в середине конфликта интересов; вот почему первый саммит прошел в Вене. Встреча прошла не слишком хорошо. С одной стороны, заявив враждебные претензии, Хрущев сказал: « Теперь США решать, быть дальше войне или миру», и Кеннеди зловеще ответил: «Тогда, господин председатель, быть войне. Это будет холодная, долгая зима». Когда той осенью Хрущев возвел в Берлине стену, взрослые сказали: «Ну вот…». Жандармерия в Австрии тогда была единственным, что хоть как то походило на армию, и мой отец должен был ездить на границу в своей военной форме и с амуницией. Его не было неделю во время кризиса.

В то же время, у нас было много напряженных тренировок, учений. Наш класс, состоявший из около 30 подростков, был наполнен тестостероном, но воевать никто не хотел. Мы больше думали о девушках. Тут была какая-то загадка, особенно для таких, как я, у кого не было сестер; единственная возможность увидеть их в школе была во дворе перед классом, т.к. они учились в другом крыле. Это были все те же девочки, которые росли вместе с нами, но неожиданно они стали нам казаться инопланетянами. Как с ними разговаривать? Мы достигли возраста, когда чувствуешь сексуальное влечение, но проявлялось оно странно: например, как-то утром мы атаковали девочек снежками во дворе перед школой.

Первым уроком в тот день у нас была математика. Вместо того чтобы открыть учебник, учитель произнес: «Я видел вас там, парни. Давайте-ка поговорим об этом».

Мы забеспокоились (это был тот же человек, что выбил передние зубы моему другу). Но сегодня он был в благодушном настроении: «Вы, парни, хотите понравиться этим девочкам, так?». Некоторые из нас кивнули головами. «Это естественно, что вы хотите этого, потому что вас привлекает противоположный пол. В конечном итоге вы хотите поцеловать их, обнять их и заняться с ними любовью. Это ведь и есть то, что каждый из вас хочет сделать?».

В этот раз большее количество человек кивнуло. «Так скажите мне, какой смысл в том, чтобы кидать снежками им в лица?! Это способ выразить вашу любовь? Это так вы говорите, что их любите? Так вы это себе представляете?».

Теперь он действительно привлек наше внимание. «Когда я думаю о том, что я делал, когда пытался сблизиться с девушкой», продолжал он, «я вспоминаю о комплиментах, поцелуях, объятиях; я пытался, чтобы ей было хорошо со мной, вот что я делал».

Большинство из наших отцов ни о чем подобном с нами не говорило. Мы понимали, что если ты хочешь девушку, ты должен сделать попытку завязать разговор, а не просто пускать слюни, как возбужденный кобель. Ты должен создать комфортную среду. Я был одним из тех, кто кидался снежками. Я воспринял эти советы и бережно хранил их.

Во время следующей недели обучения меня посетило откровение касаемо моего будущего. Оно пришло ко мне во время написания эссе. Учитель истории всегда любил выбрать 4 или 5 ребят, раздать страницы газеты и предложить нам написать сочинение на тему статьи или фото, заинтересовавших нас. Как раз это и произошло в тот раз. Я был выбран, и он вручил мне страницу о спорте. Там было фото Курта Манула, Мистера Австрия, поставившего рекорд в жиме лежа: 190 кг.

Я почувствовал воодушевление достижением этого парня. Но что меня действительно изумило, это то, что он носил очки. Они были особенные; слегка затемненные. Для меня, очки всегда ассоциировались с интеллектуалами: учителями и священниками. Там было фото Курта Манула, лежавшего на скамье в рубашке безрукавке с зауженной талией, с невероятной грудной клеткой и этим огромным весом над грудью, и…он был в очках. Я продолжал глазеть на картинку. Как мог кто-то, выглядящий как профессор, выжать с груди 190кг? Об этом я и написал в эссе. Я прочитал это громко вслух и был доволен, когда все посмеялись. Но я ушел, пораженный, как может человек быть одновременно умным и сильным.

Одновременно с появившейся заинтересованностью в девушках, я стал лучше ощущать свое тело. Я стал больше внимания уделять спорту: наблюдать за атлетами, как они тренируются, как они используют свои тела. Годом раньше мне это было неинтересно, сейчас же стало значить многое.

Как только школа была закончена, мои друзья и я вместе отправились на Талерзее. Там была наша большая летняя тусовка: мы плавали, устраивали бои в грязи, пинали мяч. Я быстро завел друзей среди боксеров, борцов и других атлетов. Предыдущим летом мне довелось познакомиться с одним из телохранителей, Вилли Рихтером, которому было в районе 20. Он позволил мне стать его корешом и помогать по работе. Вили был неплохим всесторонне развитым атлетом. Когда он не был на смене, я таскался за ним во время его тренировок. Он использовал парк как гимнастический зал, подтягивался на деревьях, приседал и отжимался, бегал по тропам, делал прыжки на месте. Однажды он показал мне позу с бицепсами, и это выглядело великолепно.

Вилли дружил с двумя братьями, которые были действительно хорошо развиты. Один был уже в университете, а второй был младше. Они были лифтерами, культуристами, и, в день, когда я встретил их, практиковались в толкании ядра. Они спросили меня, не хочу ли я попробовать, и начали учить поворотам и шагам. Потом они пошли к дереву, где Вилли подтягивался. Внезапно он сказал: «Почему ты не пробуешь?». Я едва мог удержаться, т.к. ветка была толстая, а мои пальцы не были действительно сильными. Я справился с одним или двумя повторениями, а потом соскользнул. Вили сказал: «Знаешь, если ты будешь практиковать это все лето, я гарантирую, что ты сможешь сделать 10 раз. Это было бы вполне неплохим достижением. И я готов поспорить, что твои широчайшие вырастут при этом по сантиметру с каждой стороны». Под «широчайшими» он подразумевал мускулы спины, которые находятся под плечами, latissimi dorsi.

Я подумал: «Вау, это интересно, всего лишь от одного упражнения». И затем мы последовали по остальным этапам его тренировки. С этого момента, я тренировался с ним каждый день.

Перед летом Вилли взял меня на чемпионат мира по тяжелой атлетике в Вену. Мы ехали на машине с группой ребят 4 часа. Путь занял больше времени, чем мы планировали, так что мы попали только на последние выступления, это были супер-тяжеловесы. Победителем стал громадный русский, Юрий Власов. Тысячи людей в зале орали, когда он выжал 190,5 кг над головой. За тяжелой атлетикой последовало соревнование по культуризму, Мистер Мир, и это был первый раз, когда я увидел, как парни намазываются маслом, накачиваются и позируют, показывая свое телосложение. Потом мы зашли за сцену и увидели Власова лично. Я не знаю, как у нас это получилось, может кто воспользовался связями через тяжелоатлетический клуб Граца.

Это было приключением, я прекрасно проводил время, но в свои 13 я не задумывался об этих вещах серьезно. Годом позже, однако, все стало оформляться, и я представлял, что хочу быть сильным и мускулистым. Я только что увидел фильмы «Геркулес» и «Пленницы», которые мне понравились. Я был впечатлен телосложением исполнителя главной роли: «Ты знаешь, кто этот актер, не так ли?».

Вилли ответил: «Это Рег Парк, Мистер Вселенная». Я рассказал Вилли о моем сочинении в школе. Оказалось, что он присутствовал, когда Курт Манул устанавливал свой рекорд в жиме лежа. «Он мой друг», - сказал Вилли.

Пару дней спустя Вилли объявил: «Сегодня вечером Курт Манул придет на озеро. Помнишь, тот парень, которого ты видел на фото?».

«Великолепно!», - сказал я. Мы ждали с одним из одноклассников, плавали, устраивали наши обычные схватки в грязи, когда, в конце концов, появился Манул с красивой девушкой.

Он носил обтягивающую футболку и темные широкие брюки, а также темные очки. После переодевания в будке спасателей он появился в крохотных плавках. Мы все разозлились. Как невероятно он выглядел! Он был известен гигантскими дельтами и трапециями и, действительно, его плечи были огромными. У него была тонкая талия, развитый пресс.

Потом девушка, которая была с ним, надела свой купальник – бикини – и она тоже выглядело сногсшибательно. Мы сказали: «Привет», а потом просто слонялись, наблюдая, пока они плавали.

Вот теперь я был действительно вдохновлен. Манул приходил на озеро все время, оказалось, часто с самыми фантастическими девушками. Он был вполне мил со мной и моим другом Карлом Герстлем, т.к. знал, что он наш кумир. Карл был белокурым парнем примерно моего размера и на пару лет старше, которому я представился через день после того, как заметил, что он качается. «Тренируешься?», - спросил я.

«Да, да», - ответил он. «Я начал с подтягиваний и 100 приседаний в день, но не знаю, что делать дальше». Итак, я пригласил его тренироваться ежедневно со мной и Вилли. Манул мог подсказать нам упражнения.

Вскоре еще несколько мужчин присоединились к нам: друзья Вилли и парни из зала, где тренировался Курт, все старше меня. Старшим был грузный мужчина лет 40 по имени Муи. Он был профессиональным борцом во время своего расцвета; сейчас он просто занимался с тяжестями. Как и Манул, Муи был холостяком. Он жил на государственную стипендию, учился в университете; крутой парень, очень умный, свободно говоривший на английском. Он играл ключевую роль в нашей группе, потому что переводил английские и американские культуристические журналы, а также «Плейбой».

[Serrr]

лучше читать в оригинале книгу арни
немного своеобразно написано, простой стиль - читается очень легко и на одном дыхании...
полкниги прочитал - не оторваться)))

[Halk2]

лучше читать в оригинале книгу арни

А может лучше не понтоваться знаниями ахлицкого?

[Ataboy]

aleksss

Респект мужик ! В принципе оригинал можно читать, но нужен словарь, встречаются незнакомые обороты, американизмы... С переводом гораздо удобнее )

Сообщение изменено: Ataboy (07 декабря 2012 - 06:10)

[Запорожский казак]

Респект мужик ! В принципе оригинал можно читать, но нужен словарь, встречаются незнакомые обороты, американизмы... С переводом гораздо удобнее )

Еще надо иметь оригинал при этом, что немаловажно:-) Респект alekss однозначно!

[Николай Жуков]

не подскажете где скачать?
это перевод прочел взахлеб, спасибо алекссс.... но не терпится дожидаться следующие куски текста.
поделитесь плиз.

[Landre]

не подскажете где скачать? это перевод прочел взахлеб, спасибо алекссс.... но не терпится дожидаться следующие куски текста. поделитесь плиз

+1. алекссс продолжай.

[Нехилый Пацык]

to alekss - дружище, спасибо огромное за труды! хорошее дело затеял, не пожалел времени и сил! не знаю, насколько перевод соответствует оригиналу, но как по мне, это не так важно. изложено легко, ошибок (грамматических и т.д.) нет - одно удовольствие читать. пересылаю друзьям, они тоже выражают респект! лиха беда - начало, а там, может, и помощники найдутся, ну или офиц перевод выйдет (вроде нет еще, кто в курсе?). так что еще раз спасибо и, конечно же, не останавливайся! уверен, на тебя надеется много народу, и мы с нетерпением ждем новых постов!
to Serrr - может, в оригинале оно и классно, и легко (даже не может, а скорее всего). но почему-то мне кажется, большинство (как и я) владеет англ яз на уровне хуизондьюти тудэй